Простодурсен. Лето и кое-что еще - Страница 22

– Ты думаешь, она правда такая умная, курица эта? – спросил Простодурсен.

Они как раз, спотыкаясь, лезли через каменную насыпь. Потом, путаясь в мокрой траве, пересекли луг и снова вошли в лес – хотя он ощетинился ветками, загораживая вход.

– Думаешь, да? – снова приступился Простодурсен.

– Нет рыбки – нет коврижек, – коротко ответил Ковригсен.

– Но как ты заставишь его плакать? И как соберёшь его слёзы? Вдруг он окажется бешеным великаном?

– Он может оказаться милым гномом.

– А если куропатка подшутила над нами?

– А если нет?

– Присядем?

– Зачем?

– Ноги устали.

– Мы скоро дойдём.

– Тем более надо дух перевести – вдруг придётся убегать.

– Убегать?

– От этого типа. Неизвестно, захочет ли он плакать. Вдруг ему придёт в голову погнаться за нами.

– Хорошо, ищи ёлку.

Они с трудом брели в потёмках. Продирались сквозь густые ветки и принюхивались – и так, по запаху, нашли ёлку. Под ней было сухо и хорошо. Они легли на землю и накрылись огромным пальто Ковригсена.

– Ох, хорошо немного полежать, – протяжно выдохнул Простодурсен.

– Ага, – согласился Ковригсен. – Завтра как заберём золотую рыбку, так прямым ходом в пекарню – испечём огромный торт.

– Ты правда думаешь, что…

– Что?

– Сам не знаю, – сказал Простодурсен.

Они лежали и смотрели в тёмную ночь, где проносились рваные облака.

– Слышишь? – спросил Простодурсен.

– Что?

– Как будто речка журчит.

– Да. Мы же рядом, – ответил Ковригсен.

– Речки я люблю, – мечтательно сказал Простодурсен.

– Я тоже, – ответил Ковригсен. – Спокойной ночи.

– Спокойной ночи.

Слёзы за книжным шкафом

Утром они проснулись оттого, что сверху на них что-то сыпалось.

– Спасите! – завопил Простодурсен. – Помогите!

– Дождь? – удивился Ковригсен. – Или не дождь? Капли как ядра.

Утёнок высунул было голову – и тут же юркнул обратно. С дерева летели шишки, сучья и старые гнёзда. А под деревом стоял обормот с огромной палкой и колотил по веткам. Колотил и хохотал, хохотал и колотил.

– Хо-хо-хо! – гудел он. – Охотнички-златорыбнички! Хо-хо-хо!

Это был Пронырсен. Нет, представляете себе – их Пронырсен! Неужели он крался за ними всю ночь, только чтобы засыпать их шишками?

– Нельзя ли прекратить! – крикнул Простодурсен.

Они проворно вылезли из-под ёлки на простор. Птицы давно проснулись, а солнце досушивало росу на траве.

– Шишками отлично топить! Их семечки полезны для мускулов! Я пришёл их собирать, – сообщил Пронырсен, – а простаивать из-за вас мне некогда.

– Ты зачем потащился за нами следом? – спросил Ковригсен.

– Я за вами следом?! Фуф. Я тут живу. Ага.

– Ты переехал?

– Я переехал? Это кто ещё переехал?! Вчера под ёлкой никого не было.

Ещё сонные, они понуро спустились к речке, задорно плескавшей совсем рядом.

Прямо напротив них, на другой стороне блескучей речки, была нора… с красивой дверью… точно как у Пронырсена.

И это была нора Пронырсена. А речка – их старой доброй речкой, у которой все они живут. Оказывается, они всю ночь шли – а пришли домой.

– А я что говорил? – шепнул Простодурсен. – Все куры – дуры.

– Ты уверен? – спросил Ковригсен.

– Здесь никто кроме Пронырсена не живёт. Если б мы знали, куда пришли, то хотя бы выспались спокойно дома.

– Чего застыли? – крикнул издали Пронырсен. – Золотую рыбку ждёте?

– Да! – оживился Утёнок. – Мы же ходили к каменной куропатке! Теперь нам надо выжать слезу из главного по золотым рыбкам, и они тогда ка-а-ак начнут прямо в руки скакать!

Простодурсен чувствовал, что Ковригсену сейчас белый свет не мил. Ещё бы. Он так мечтал о рыбке! Забросил пекарню, клюнул на удочку этой куропатки и всю ночь сбивал ноги – чтобы проснуться утром у своей реки? Простодурсен боялся даже взглянуть на него. К тому же он помнил, что Ковригсен обещал не открывать пекарню, пока у него не будет плескаться в банке рыбка золотая. Так они все с голоду подохнут, пожалуй.

Очень хотелось Простодурсену утешить своего бедного друга. Он искал слова, чтобы помочь его горю, и не находил ни одного.

В конце концов он всё-таки обернулся к Ковригсену. «Хоть улыбкой его согрею», – так он подумал.

Но ни чёрные тучи, ни горестные морщины не омрачали лица Ковригсена. Он улыбался – сам собою.

– Что такое? – изумился Простодурсен. – Ты улыбаешься?

– Каменные куропатки – птицы мудрые, – ответил Ковригсен. – Гораздо умнее, чем мы думаем.

– Хитрее – уж во всяком случае, – согласился Простодурсен. – Умеют выманить у путника всю его еду и отправить его с глаз долой ночью по лесам шастать.

Утёнок резвился в мокрой траве, мыл пёрышки. Потом он взобрался на камень и подставил их солнышку на просушку.

Пронырсен набил мешок шишек и теперь, качаясь, шёл по старому рухнувшему дереву – оно лежало как мостик с берега на берег.

– Пекарь-мекарь, ха-ха-ха! – крикнул он Ковригсену. – Твои коврижки-замухрышки крошатся, сухари, как пескари, склизкие! А уж рыбовод из тебя получится ещё хуже! Фуф!

И он скрылся в норе со всем вместе – и шишками, и смехом.

– Ты когда-нибудь видел его в слезах? – спросил Ковригсен.

– Пронырсена? – разинул рот Простодурсен. – Нет, не видел.

– Тогда пошли. Торт будем печь, – сказал Ковригсен.

– Правда? Ты не шутишь насчёт торта?

– Нет. Я серьёзно говорю.

Мы с вами не успели глазом моргнуть, а они уже в четыре руки взбивали в пекарне крем. У запасливого Ковригсена нашлись коржи для парадного торта, пропитанные мёдом и пряным соусом из понарошки. Он хлопотал над ними, насвистывая и посыпая себя мукой, точно как в старые добрые деньки. Простодурсен был на подхвате: отцеживал из варенья вишенки, приносил засахаренные листочки кудыки, натирал на мелкой тёрке миндаль. Но он не понимал, что происходит, и побаивался за Ковригсена. Сами подумайте: они промучились всю ночь безо всякого толка, а Ковригсен вдруг взялся мастерить парадный торт.