– Сегодня пойдём за дровами, – сказал Простодурсен. – А то зима грянет, а у нас ни полешка.
– Зима – это что у нас будет? – спросила мамаша-утка.
– Это такое время, когда холодно и снег, – объяснил Простодурсен.
– Снег? – сразу спросил Утёнок.
– Снег белый и падает на голову, – сказал Простодурсен.
– Вот это да! – восхитился Утёнок. – Повеселимся!
– Я думала сегодня откланяться, – сказала мамаша-утка.
– Как так? – не понял Простодурсен.
– Отправиться на юг.
– Юг – это что? – спросил Утёнок.
– Ничего особенного, просто место, – ответила мамаша-утка. Она стёрла пудинг со своего большого клюва и подошла к окну. – Здесь я ужасно мёрзну. А я уже не юное создание. Мне показаны покой и тепло.
– А разве утки улетают на юг? – удивился Простодурсен. – Я думал, улетают только дрозды, ласточки, кукушки, жаворонки и другие певуны.
– Жизнь преподносит нам сюрпризы, – сказала мамаша-утка. – Представить страшно, сколько яиц я снесла. Сколько гнёзд построила. В этом году я хочу на юг: отдыхать, купаться в голубом бассейне и пить лимонад через трубочку.
– И охота тебе тащиться в такую даль, – сказал Утёнок. – Здесь у тебя и речка, и пекарня.
– Молод ты ещё, – ответила мамаша-утка.
– И последыша своего возьмёшь? – спросил Простодурсен.
– Коли я возьму с собой всех своих детей, то неба не будет видно. У нас, уток, всё по-другому. Мы помогаем птенцам выбраться из гнезда и учим их плавать, дальше пусть сами ищут свою дорогу.
– Вот именно, – кивнул Утёнок. – Я уже нашёл. И сам могу дойти до пекарни Ковригсена. И меня совершенно не тянет на этот ваш юг – сто миль крюк. Фу, как противно слово юкается.
– Да уж да, – протянул Простодурсен. – Жизнь преподносит нам сюрпризы. Счастливого тебе пути.
Он был не в восторге. И уже представил себе долгие зимние вечера с Утёнком. Как тот желает немедленно узнать, почему луна круглая. И как дёргает его за ухо на рассвете. От этого он уже устал…
Но, с другой стороны, всё ведь может измениться к лучшему. Вдруг зимой Утёнок будет быстрее уставать и раньше засыпать по вечерам?
– Да-да, – пробубнил Простодурсен, – вот ведь как оно всё…
– Как? – спросил Утёнок.
– Не надоедай ему пока, – сказала мамаша-утка. – У него от твоих вопросов ухо распухло.
Обошлось без слёз и трогательных сцен. Утки это просто делают. Скажут «улетаю» – и улетают, только их и видели. Так же было бы и с мамашей Утёнка, не полюби она пудинги Простодурсена всей душой и телом. На них мамаша до того раздобрела, что просто взмахнуть крыльями и взлететь уже не могла.
– Так, – сказала она Простодурсену, – похоже, мне помощь нужна. Нет ли тут какой горы? Ты бы подпихнул меня наверх, а уж оттуда бы я с ветерком помчалась.
– С горами у нас проблем нет, – ответил Простодурсен. – На любой вкус имеются, только нужно до них дойти.
Утка принялась рассказывать о юге всё, что слышала от перелётных птиц. Простодурсен пропускал рассказ мимо ушей. Он смотрел на пустую миску из-под пудинга и думал о дровах. Придётся идти за ними в лес, рубить, а то печка холодная уже несколько дней, и сам Простодурсен насквозь холодный, как камешек с речного дна.
Тут отворилась дверь, и вошла Октава.
– Какая прелесть! – умилилась она. – Настоящая семейная идиллия. Только театра не хватает, чтобы зимой жизнь бурлила как летом.
– Театра? – крякнул Утёнок. – Он съедобный?
– Ну ты прелесть! – сказала Октава.
– Все слышали?! – громко спросил Утёнок. – Я прелесть, а вовсе не надоеда и приставала.
– Простодурсен, что с тобой? Ты, что ли, такой же хмурый, как Ковригсен?
– А он хмурый?
– Да, и вид кислый, как у прокисшего теста.
– Я не хмурый, нет. Просто мне надо затолкать утку на гору, нарубить дров, сделать пудинг, объяснить, почему луна круглая… Вот если у меня выдастся свободный денёк, то я смогу побулькать камешки в реку. Только свободным деньком до весны не пахнет.
– Ну и страна, – вздохнула Октава. – Все мрачные, сердитые, никто не смеётся. Нам немедленно нужен театр.
– Вот именно, – согласилась утка. – И я сегодня улетаю на юг.
– На юг? – удивилась Октава. – Только мы затеяли театр, а вы…
– Кряк-кряк, – ответила утка. – Где ваша гора? Надо мне улететь, покуда я опять пудинга не наелась.
Октава и Простодурсен тащили утку, посадив её в перевёрнутую табуретку. Утке надо было экономить силы для долгого перелёта. Утёнок вприпрыжку мчался следом и без умолку спрашивал про всё, что попадалось ему на глаза и под ноги.
– Да, – говорил Простодурсен, – это сосновая шишка. Это кудыка. Понарошка. Иголка. Да. Да. Нет, не надо лизать муравейник. Не суй в рот мухомор. Оставь в покое мышь, она завтракает.
В лесу раздавался стук. Это Пронырсен рубил дерево своим огромным топором.
– А вон проныра – в попе дыра! – завопил Утёнок.
– Тсс, – шикнул на него Простодурсен.
– Проныра, съешь кефира! – не унимался Утёнок.
– Тсс, – снова шикнул Простодурсен.
– Три ха-ха! – загрохотал Пронырсен. – На руках мамашу носите? Ну вы даёте! Фуф ты!
– Она на юг собирается, – объяснил Простодурсен, – хочет отдохнуть.
Утка дремала, сунув голову под крыло, и ничего не слышала.
– Нам надо ей помочь, – объяснил Простодурсен.
– А потом будем готовить спектакль, – добавила Октава.
– А тебя не возьмём, – ввернул Утёнок.
– Вечно ты придумаешь незнамо что, – сказал Пронырсен Октаве. – А этот вообще без дров остался. Будет зимой дрыжиков выдавать, – кивнул он на Простодурсена.