– Один против, трое за, – сказал Ковригсен. – Не получится.
– А меня сосчитали? – спросил Утёнок.
Он знал счёт до восемнадцати и догадался, что три да один – это ещё не все.
– А ты, кстати, куда хочешь? – спросила Октава.
– Я хочу в великое летнее птичье путешествие, – отрапортовал Утёнок. – Весёлое-превесёлое – и никакого занудства!
– Встречаемся здесь завтра утром, – заключил Ковригсен.
«Только не это! – в отчаянии думал Сдобсен. – Вот ведь подлый язык, вечно говорит чего не просили. И теперь вместо скромного и приятного отпуска дома – хлопоты, нервы и сборы. Да ещё заграница чужая. Вдруг всё кончится бедой? Ужас, ужас, ужас! Вечно меня тянет хвост распушить, нет бы вести себя тишком-молчком. Теперь я натру мозоль, посажу занозу, поставлю шишку, расквашу коленку, поцарапаю руку. У меня обгорит нос и заболит голова. А вдруг мы заблудимся и никогда-никогда не найдём дорогу назад, в нашу милую, добрую, славную Приречную страну?»
– А где она хоть, эта заграница? – спросил Ковригсен.
– Заграница? – Сдобсен задумался. – Она… вот по этой дороге. Откуда солнце встаёт. К нам оно приходит после заграницы. Оно всегда сначала светит в загранице, а потом доходит до нас. У них самое свежее солнце.
Всё это он сочинял на ходу. У него не хватило духу честно сказать, что никакой заграницы, может, на самом деле и нет, может, она только в книжках встречается.
«Оказывается, я врать горазд», – подумал он.
Обнаружив в себе талант сочинять от балды, Сдобсен не обрадовался и не загордился. Он испугался. А вдруг он врёт так убедительно и ловко, что уже обманул себя самого?
– Ну что ж, – сказала Октава, – зато страшно интересно. Будет потом что вспомнить зимой на марципановом празднике.
– И я только о нём и думаю, – кивнул Сдобсен. – Представляю, как мы уже пережили заграницу и сидим себе празднуем да вспоминаем.
Сдобсен поплёлся домой. «Что ли снова под кровать залезть? – думал он. – С таким языком не знаешь, где завтра окажешься. Под кроватью – оно надёжнее будет. Только там темно и пыльно очень. И жёстко, и тесно, и холодно».
Все разошлись по домам собираться. Что же ему взять с собой? Вот лежит стакан с паутиной – его брать или оставить? Оставил.
Пошёл в угол, где среди трёх осок похрапывала храпушка.
– Останешься за домом приглядывать, – сказал ей Сдобсен, – чтобы он домом остался.
Храпушка всхрапнула и не ответила.
Сдобсен оглядел своё жилище. Здесь не было ничего, что стоило бы взять в великий летний поход.
Он залез под одеяло. Теперь, когда усталость пришлась бы кстати, её, разумеется, не было ни в одном глазу. В голове, лязгая, щёлкал фильм ужасов: блуждая в потёмках, путники срываются со скалы в пропасть и гибнут в бескрайнем болоте. Сдобсену аж дурно стало. Он вылез из кровати, снял с окна зелёную холстину и аккуратно расправил её. Она тоже пойдёт в поход.
Сделав это дело, Сдобсен снова забрался под одеяло. Он гордился собой. Вон как ловко он умеет складывать предмет непростой судьбы с непростым названием занавеска из бывшей скатерти из бывшей кусачей рубашки. Полюбуйтесь, вот она лежит на столе – такая аккуратная, такая славная.
Завтра он проснётся – а сложенная холстина ждёт его. И всем своим видом говорит, какой он молодец.
«Скорее бы утро», – с удовольствием подумал Сдобсен и заснул.
Простодурсен складывал вещи в старый рюкзак. На дно он положил камешки-бульки. На них – своё пальто и тёплый платок Утёнка. Поверх – пять изюмок, чтобы порадовать Утёнка, если будет надо. Всё это прижал одеялом с подушками.
– Тебе, наверно, плавки нужны? – спросил он Утёнка.
– Утки плавают без плавок, – ответил Утёнок. – А что в походе будет весёлого-превесёлого и ничуть не занудного?
– Всё. Всё, что мы увидим и узнаем, всё, что будем делать.
– И никто не станет прятаться под кровать?
– Никто.
– Мне нужно взять мою коробочку с секретиками.
– Ты ведь можешь сам её нести?
– Конечно, я её никому не доверю.
– Бессовестный всё-таки этот Сдобсен. Сначала «Нет, не хочу быть в вашей новой книжке!», а потом раз – и всё за всех решает.
– Чур нам будет весело, весело-превесело!
– Это уж точно. И надо бы зонтик взять. Но тогда придётся чемодан с собой тащить. А это тяжело.
На другой день на рассвете они встретились у пекарни Ковригсена. Он набил полный чемодан летними кренделями, коврижками и порошком для пудинга. В другой чемодан уложил палатку. А простыни, наволочки, полотенце и плавки пошли в рюкзак. Золотую рыбку Ковригсен тоже, разумеется, взял с собой. Она резвилась в своей стеклянной банке как обычно. Время от времени рыбка высовывала из воды голову и говорила два слова, которые знала: «Тьфу-тьфу!»
– Ого, сколько у тебя вещей! – воскликнул Простодурсен.
– Золотую рыбку может нести Сдобсен, – сказал Ковригсен.
– А где он, кстати?
– Сейчас придёт, – ответила Октава.
У неё тоже были два чемодана и рюкзак. К одному из чемоданов она приклеила лист бумаги и написала на нём:
– Зачем ты это написала? – спросил Простодурсен.
– На случай, если кто-нибудь забудет.
– Сдобсен так и не пришёл?
Все посмотрели на его дом. Там было тихо. Не залез ли Сдобсен снова под кровать? Не заснул часом?