Простодурсен. Лето и кое-что еще - Страница 46

Собираясь подкрепиться, Пронырсен теперь грел хлеб на решётке. Еда стала вкуснее и теплее. Он выложил камнями водосток и завернул ручеёк внутрь расщелины. Теперь не надо было мокнуть ради каждого глотка воды.

Когда Пронырсену хотелось развлечений, он просто закрывал глаза. И тогда под шум дождя и треск костра он представлял себе, что это крадётся к его норе страшный и ужасный исподтих. Огромный, пустоголовый, безымянный, но с длинными когтями и острыми клыками. Пронырсен так и слышал, как плотоядно посмеивается исподтих: мол, угодил дурачина Пронырсен в ловушку, сейчас возьму его тёпленького.

Но стоило исподтиху изготовиться к прыжку, как Пронырсен открывал глаза. Исподтих исчезал как по волшебству. Коварные исподтихи – точь-в-точь как наглые напроломсы – не терпят пристального взгляда. Пронырсен часами дурачил исподтиха, гоняя дурня туда-обратно.

Ночью просто открыть глаза не помогало – всё равно ведь темно. Поэтому ночью Пронырсен частенько развлекался, представляя себя кем-нибудь другим. Иной раз он твёрдо решал согнать каменную куропатку с её камня при первом же случае.

В тот день Пронырсен решил смастерить каменную мебель. Стол и пару стульев. Он присмотрел себе несколько плоских пластинчатых камней – из них получатся отличные сиденья для стульев и столешница для стола. Прежде чем приступить к работе, он хотел только последний разок сгонять туда-обратно исподтиха.

Замечательная всё-таки забава! От неё в ногах щекотка, в животе замирание, и настроение делается на пять с плюсом.

Пронырсен закрыл глаза и сразу услышал, как заворочался в частом подлеске исподтих. Такого страшного он ещё не видал. Шерсть густая, чёрная. Огромная твердолобая башка с маленькими жёлтыми глазками. Вот страшилище вылезло из кустов. Повело носом. Вернее, огромным, мокрым, чёрным глянцевым пятаком. Чем тут пахнет? Старым хлебом? А ещё? Не Пронырсеном ли тянет вон из той пещерки? Пронырсен – это хорошо, Пронырсенами исподтих давненько не лакомился. Он голодно заурчал и большими шажищами припустил в сторону Пронырсена. Тот быстро открыл глаза. Фуф. Успел.

– Ну что, исподтишок – на голове горшок? Ой, куда это ты делся? Что ли страху объелся?

Да, исподтих исчез, из великанов осталась только лихоманка поваленная. Она растопырила ветки во все стороны и царапала небо.

– Эй, старина, – обратился Пронырсен к своему топору, – негоже нам баклуши бить весь день. Давай смастерим мебель на случай гостей.

«При чём тут гости?» – сам изумился Пронырсен, услышав свои слова. Какие гости в разгар отпуска? Все ушли в горы, в крайнем случае вниз по реке. Пронырсен это отлично знал, потому и двинул в другую сторону. Чтобы точно ни с кем не встретиться. Гости ему не нужны. Или нужны?

– Я хочу сделать стол и два стула, – сообщил он топору. – И чтоб никакого шума, для кого второй стул, понял? Один мне, один тебе. А если кто-то вздумает задавать нескромные вопросы, то я скромно на них не отвечу. Я в отпуске. И вообще – может, это стул для исподтиха. Пусть посидит, а то всё на ногах да на ногах.

И Пронырсену ужасно захотелось подразнить исподтиха ещё разок. Он зажмурился и приготовился. Ждал, ждал – никого. Терпеливо подождал ещё, но исподтих так и не появился. Неприятно только, что вместо него Пронырсену привиделись эти… отпускники. Вот они сидят в палатке, объедаются сладкими кренделями, рассказывают смешные истории и хохочут. Ещё не хватало на это смотреть. Пронырсен открыл глаза – и увидел странное.

Светило солнце. Мириады капель блестели в траве, кустах и кронах. Прозрачная чистая красота. Как настоящая картина. И скоро просохнет хомятка. Но он, Пронырсен, тем временем усвистит далеко-далеко.

Домой его не тянуло. Сейчас обогнёт дерево – и вперёд, вперёд, пока голод не прижмёт. В этой пещере он неплохо обжился за три долгих дня. Тут хорошо. Но дальше, может, и получше пещеры встретятся.

– Я Пронырсен, – объявил он топору. – Взял у себя отпуск, пошёл в поход. И хочу посмотреть ещё кусочек большого мира. Так что раз-два-пять – мы идём опять.

И он пошёл. Везде были деревья. Слева за деревом – дерево. И справа тоже. И наискосок. И между двумя непременно третье. За рядом одинаковых – новый ряд таких же. А за ними старые. И снова новые. Большие. Маленькие. И крошечные, едва проклюнувшиеся из семян, которые деревья сеют вокруг, чтобы народилось ещё больше деревьев. Некоторые деревья упали и безмятежно превращались в землю. В чёрный перегной, напичканный деревьями. Кривыми. Ровными. Косыми. Прямыми. Кустарником. Подлеском. Семена, земля, ветки, корни, кусты, подлесок, деревья…

Среди всего этого Пронырсен отыскал дорогу. Время от времени он останавливался и оглядывался по сторонам. Ждал, не погонится ли за ним исподтих.

Пронырсен оказался горазд ходить. Он переваливал через косогоры. Спускался по склонам. Переходил болота. Обходил замшелые валуны. Миновал каменную россыпь. Продрался сквозь заросли. Не напоролся на исподтиха, не попал под напроломса. И вдруг вышел к концу света.

Жуть. Ни деревца. Ни камешка. Ни горки. Ни норки. Ни травинки.

Что весь мир кончится – такого Пронырсену и во сне привидеться не могло. Единственное, что осталось от сгинувшего мира, – две скалы на горизонте посреди пустоты. За ними, и перед ними, и вокруг них не было ничего. Небо тянулось дальше, а земли не было. Невероятно!

Пронырсен решил дойти до самого края земли. Сначала под ногами были мелкие камешки. Потом песок. Мелкий, приятный. А после песка начиналось ничто.

Пронырсен вжал туда топор. Топор промок. С него капала вода.