Простодурсен. Лето и кое-что еще - Страница 12

В конце концов дрова загорелись. Правда, сам Простодурсен уже давно и согрелся, и распарился, пока рубил, щепал, раздувал и ворошил дрова. Но теперь в печке всё потрескивало, шумело и щёлкало как положено.

– Теперь быстро спать, – сказал Простодурсен, юркнул под одеяло и улёгся поудобнее.

– Отчего Пронырсен такой странный? – спросил Утёнок.

– Нет в нём ничего странного, – ответил Простодурсен.

– Есть. Он недобрый, сердитый и… странный.

– Он просто не любит театр, вот и всё. Теперь мы можем спать?

– Нет, мы не должны спать, мы должны радоваться завтрашнему спектаклю и пиру и вообще. А если мы заснём, то сразу всё забудем.

– Не волнуйся, я не забуду. Спокойной ночи.

– Ты должен мне рассказать, почему луна круглая.

– Это ты вчера спрашивал.

– Но ты не ответил.

– Не ответил, потому что не знаю. Я в таких сложных вещах не разбираюсь.

– А что-нибудь другое ты о луне знаешь?

– Нет.

– Почему?

– Потому что я никогда никого о луне не расспрашивал.

– Надо тебе расспросить.

– Зачем?

– Чтобы мне рассказать.

– Ты можешь и сам спросить, ты отлично умеешь задавать вопросы.

– Я всё время спрашиваю, а что толку? Почему ты лёг посреди кровати?

– Спокойной ночи. Давай спать.

– Печка погасла.

И пришлось Простодурсену вылезать из-под одеяла и снова раздувать огонь.

Когда пламя затрещало во второй раз, Утёнок уже спал. Он лежал поперёк кровати. Простодурсен пристроился с краешка. Он нежно погладил Утёнка по головёнке. Переживает малыш. Завтра ему быть лягушкой и превращаться в принцессу.

Простодурсен расправил одеяло, чтобы укрыть себя и Утёнка. Это оказалось нелегко: Утёнок всё время с головой исчезал под одеялом. А передвинуть его Простодурсен боялся. Неровён час, проснётся – и опять начнутся вопросы о луне.

Кое-как Простодурсен справился. Правда, лежал он криво, в странной позе, и одна рука свисала.

В голову пришли мысли об Октаве. Как ловко она придумывает замечательные вещи. Театр. И что принцем будет Простодурсен.

Ему только не нравилась идея приклеить Пронырсена к стулу. Даже слушать – и то противно. Но они, наверно, к утру её позабудут.

«Почему всё-таки луна круглая?» – подумал Простодурсен и заснул.

Октава сидела на кровати и шила длинный нос. Она готовила сюрприз – хотела поразить всех завтра настоящим ведьмовским длинным носом. В печке весело горел ровный жёлтый огонь. Октава ещё в начале лета нарубила на дрова четыре берёзы и сложила поленницу у стены с солнечной стороны дома, так что её дрова всё лето прожаривались на солнцепёке. Под руку себе она поставила мисочку с солёными орешками и понарошкой в сахаре.

Сдобсен сидел у себя на кухне и смотрел на домик Октавы. В окнах у неё всё ещё горел свет, и Сдобсен ждал, пока окна погаснут, чтобы он мог лечь спать. Такой уж он был, Сдобсен. Любил засыпать одновременно со своей соседкой.

На столе перед ним лежала раскрытая книга. Он взял её у Ковригсена давным-давно. «Заграница» – значилось на обложке. Но сегодня у Сдобсена не было сил на чтение. Он думал о завтрашнем празднике – его обещали после этого глупого спектакля. Вдруг Ковригсен даже торт испечёт? Может, он сейчас как раз взбивает крем, лепит марципаны и посыпает пудрой?

У Октавы погас свет.

– Ну наконец-то, – проворчал Сдобсен и залез под одеяло.

Наверху в своей пекарне у подножия горы сидел Ковригсен с карандашом и бумагой. Тесто на утро он уже намешал и теперь хотел посочинять. У него уже было начало отличного стихотворения.

Лист на дереве дрожит.
Лодка на боку лежит.
Осень в небе дребезжит.

Но дальше дело не шло. Ковригсен слишком устал и был квёлый. Он отложил карандаш, зевнул и лёг спать рядом с чаном теста.

А ещё выше в предгорье, сразу за первым еловым лесом, Пронырсен в своей норе размачивал сухари в сливовом варенье и поёживался. В норе было холодновато. Хоть Пронырсен и заготовил четыре большие поленницы дров, но он их экономил. И печь не топил. Ему нравилось копить. Нравилось смотреть, как поленница прирастает и – полено за поленом – становится выше и шире. А вот тратить накопленное он не любил. Никакой радости не получал, только горевал, что столько труда и усилий прямо на глазах вылетает в трубу.

Он никак не мог уразуметь, отчего бессмысленное дуракаваляние так радует Октаву и всю компанию. Вот ведь придумали – наряжаться в тряпьё и мазать друг дружку глазурью и зелёной краской. Неужели им совсем нечем заняться? Неужели дел нет? Скоро начнётся зима, потом наступит Рождество, но и после него зима будет тянуться страшно долго, потому что весна – барышня занятая и всегда заставляет себя ждать.

Пронырсен вышел пройтись по тёмному лесу. Забрался на старую берёзу посмотреть, не горит ли свет в каком окне. Нет, во всей Приречной стране было темно. Он слез с берёзы и пошёл к себе. Залез в кровать, закрыл глаза и стал думать о приятном – сколько дров он сегодня не сжёг.

А ночь вступила в свои права. Совы вылетели на охоту. Река текла в море. Дятел спал на ветке в чаще ельника. Поднималось тесто Ковригсена. Сны пришли ко всем, кто заснул.

Всё безнадёжно и очень тоскливо, но прилетают три птицы красиво…

Великий день пришёл. Он вышел из леса с полными горстями света и полными карманами тумана. Он закинул утро в каждое окно и столкнул на воздух спящих на ветках птиц. Дятел, который столовался на домике Простодурсена, взмыл в воздух. От бесконечного стука у него голова шла кругом, и разобраться, что происходит наяву, а что – во сне, он спросонья не мог.