Простодурсен. Лето и кое-что еще - Страница 7

– Говорила, конечно. И это очень удачно, что ты собрался к Ковригсену: поможешь мне дотащить костюмы.

Когда на сердце холод и тоска, Утёнок мёрзнет весь – от клюва до мыска

Ввалившись в дом с первой охапкой дров, Простодурсен обнаружил, что Утёнок стоит на подоконнике и дрожит.

– Ты спать не лёг? – спросил Простодурсен.

– У меня мёрзнет душа и сердце стынет.

– Сердце и душа? – удивился Простодурсен. – Ты уверен? Скорее, у тебя лапки мёрзнут или хвост.

– И они тоже. Я весь замёрз – от клюва до мыска. Я совсем один на белом свете, холодный и теперь голодный. Ты должен сидеть со мной дома и ухаживать за мной, Простодурсен.

– Вот я пришёл. Теперь ты не один.

– Пудинга всё равно не осталось.

– Да, мы его доели.

Простодурсен положил поленья в печку – и восхитился этой картиной. Гора прекрасных полешек в печке. Ах, как красиво они станут гореть и как чудесно греть дом, пока ночь будет смерзаться за стенами!

– Спой мне песенку, – попросил Утёнок. – Тёплую песенку, где много пудинга и вообще.

– Но, милый мой, я не знаю таких песен. Ты что, скучаешь по маме-утке, да?

– Мне кажется, нет. Мне кажется, я скучаю по театру.

Простодурсена так и подмывало сразу же затопить печку. Дрова промокли, с них текло, и Простодурсена разбирал азарт: сумеет ли он их разжечь? Но он обещал Октаве прийти в пекарню. К тому же он и сам проголодался. Пара коврижек и стакан горячего сока кудыки пришлись бы как раз впору. А протопить он успеет, когда они вернутся.

– Пойдём, – позвал он Утёнка. – Булькнем пару бульков, а потом наедимся досыта у Ковригсена.

– Гип-гип-ура! – радостно закричал Утёнок. – Смотри на меня – сердце уже оттаивает!

Они спустились к речке. Дождь лупил нещадно и громко барабанил по воде, а для настоящего красивого булька нужна благоговейная тишина. Но Простодурсен с Утёнком решили не обращать на дождь внимания. Они долго мёрзли и промёрзли почти насквозь. Давно проголодались. Зато теперь их ждёт тёплая сытная пекарня с кондитерской. Самое время булькнуть несколько камешков.

– Смотри, – сказал Простодурсен.

– Смотрю, – откликнулся Утёнок.

Простодурсен кинул первый камешек-бульк.

«Бульк», – сказала речка.

– У, здорово! – восхитился Утёнок. – Прямо о-о-чень здорово!

– Теперь вот этот, – сказал Простодурсен.

– Ага, – радостно кивнул Утёнок.

«Бульк», – сказала речка.

Тут они увидели другую парочку, тоже спешившую к Ковригсену. Октава и Сдобсен, с трудом сохраняя равновесие, тащили вдвоём огромную синюю сумку.

– Чудовищная погода для сушки белья! – закричал ещё издали Сдобсен.

– Ура! – ответил Утёнок. – Мы тоже идём с вами!

В театре каждый играет роль: кто-то – ведьма, а кто-то – король…

Они пошли прямо по траве. Утёнок сидел у Простодурсена в кармане и дрожал.

– Кля… Почему так холодно?

– Это пройдёт, – ответил Простодурсен. – Всё проходит.

Он заметил, что луна исподтишка подбеливает контуры облаков. Но немедленно набегали новые тёмные тучи и коварно затягивали всё чернотой.

Зато в пекарне дождь не шёл. Погода здесь стояла сухая и ясная. Пахло – лучше не придумаешь, и было тепло. Простодурсен словно перенёсся в Рождество. Нос распирал дурманящий запах горячего хлеба, пряностей и занимательных книжек.

– Привет! – завопил Утёнок. – Мы пришли, мы самые голодные в мире!

Но куда все подевались? Никто не сидел за столом, никто не стоял за прилавком. Только запах водил их за нос и дразнился.

– Повторяю: привет! – снова крикнул Утёнок.

И тут наконец, вздымая облака муки, появился Ковригсен. «Счастливчик этот Ковригсен, – подумал промокший Простодурсен. – Ходит тут сухой, распаренный, разрумяненный».

– Вы чего-то хотели? – спросил Ковригсен.

– Да! – встрепенулся Утёнок. – Давай всё, что есть, только засыпь три раза сахаром!

– Для начала пять коврижек, два горячих сока и чуточку понарошки, – уточнил Простодурсен.

– Это ужасно, – сказал Ковригсен.

– Что? – не понял Простодурсен.

– Здесь Октава. Она пришла, взяла нас в оборот и собирается устраивать театр. Сейчас она там за печкой переодевает Сдобсена в платье и старые колготки. Он будет дерзкой принцессой-нахалкой, ему надо упасть в коробку и стать лягушкой. Представляете – Сдобсену! Он и ходит-то с палочкой.

Изголодавшиеся Простодурсен и Утёнок уплетали коврижки с соком. Животы у них ликовали, урчали и мягчали.

– Мне она этим театром тоже все уши прожужжала, – пожаловался Простодурсен. – Она на нём помешалась. Говорит, он согреет нам сердца и души. Ну ничего, это у неё пройдёт, вот увидишь.

– Всё проходит, – добавил Утёнок.

Ковригсен украсил пекарню букетом из веток рябины. Листьев на них не было, зато ягоды висели крупными гроздьями. Ветки стояли на столе в большой банке для золотой рыбки. Правда, пока рыбки не было и в помине, хотя Ковригсен упорно каждую весну искал её по всей реке.

На дне банки лежало несколько камней идеальной для бульканья формы. Простодурсен раньше их не видел. А теперь ему ужасно захотелось сунуть их в карман. Как раз такие бульки издают самые красивые бульки. Но он пересилил себя и даже не дотронулся до камней. Они ведь не его, а Ковригсена.

Простодурсен очень надеялся, что ему не захочется камешков так сильно, чтобы они сами непонятно как оказались потом в карманах.

– Очень красиво, – сказал он.

– Что красиво? – спросил Ковригсен.

– Ветки эти.

– Они просто для красоты, – смутился Ковригсен.

– Вот именно! – подхватила Октава.

Она, танцуя, выплыла из задней комнаты. Вид у неё был интересный. На шляпу она накинула обрывок рыбацкой сети и старые чёрные колготки. Лицо измазала сажей, в уши повесила две ссохшиеся еловые шишки и отвёртку. Одеждой ей служили мешки из-под муки, а обута она оказалась в скособоченные мокрые башмаки Сдобсена. На мешки она тут и там нашила чёрные вороньи перья, сухие ветки и рыбьи кости из объедков.